Схимонах Епифаний
ЖИЗНЬ СВЯТИТЕЛЯ
ФЕОФАН, АРХИЕПИСКОП ПОЛТАВСКИЙ И ПЕРЕЯСЛАВСКИЙ
Глава пятая
Валаам в жизни Владыки Феофана
В жизни Владыки Архиепископа Феофана Валаамский монастырь занимал особое
место. Он любил Святой Валаам и часто с восторгом говорил о нем.
Весь монастырь в те времена был расположен на острове Ладожского озера,
с главной Спасо-Преображенской обителью, с несколькими скитами, с их храмами
и разбросанными по островкам хижинами отшельников из монастырского многолюдства.
Трогателен здесь монастырский суровый обычай вселения в отшельничество.
Когда монах, изъявивший желание вести совершенно одинокий, безмолвный образ
жизни, будет признан способным к этому и получит благословение игумена,
ему дается топор, пила, гвозди, мешок сухарей и его отвозят на необитаемый
остров. Там он сооружает себе хижину для молитвы и сна, как бы гроб, в
котором и подвизается до смерти. Сухари ему привозят на лодке из монастыря.
Но ни слова при этом не произносят. Ибо он дал обет Богу быть мертвым для
мира и только для одного Господа - живым.
За двадцатилетнее пребывание в С.-Петербургской Духовной Академии Владыка
Феофан часто любил уединяться в этот сравнительно близкий северный монастырь.
И когда оказывался удобный момент, он отправлялся туда. Вспоминая о своих
путешествиях, он говорил: "Как только попадешь на пароход, доставляющий
богомольцев в обитель, так уже начинаешь себя чувствовать в монастыре потому,
наверное, что вся команда на пароходе - монахи, всё совершают с благословения
и с молитвой... И вот по волнам северного моря - Ладога никогда не бывает
спокойна - попадаешь в монастырь, в обитель непрестанной молитвы...
Служба в храме кончается, и я прежде отпуста выхожу из храма, чтобы
не смущать монахов и богомольцев своим присутствием. А то ведь, как к Епископу,
все молящиеся начнут подходить под благословение. А я выйду быстро из храма
и уйду в лес. А в лесу благодатная, неописуемая красота. Молитвенная тишина,
как в храме Божием... Господи, какое это дивное наставление к молитве непрестанной.
Действительно, сама неодушевленная природа говорит о Великом Творце своем,
о Боге. Ибо воистину по величию и красоте созданий познается Он, Виновник
и Создатель бытия их". (Прем.Сол. 13, 5).
Владыка не упоминал прямо, что не сама по себе красота природы влекла
его в царство безмолвия, а духовная жажда молитвы, той молитвы, о которой
возвещает Спаситель Христос: "Ты же, егда молишися, вниди в клеть твою,
и затворив двери твоя, помолися Отцу твоему, иже в тайне: и Отец твой,
видяй в тайне, воздаст тебе яве" (Мф. 6, 6).
И вот однажды в этом чудном нерукотворенном храме Божием, в девственном
и молитвенном лесу привелось Владыке Феофану пережить нечто дивное, благодатное.
Вышел он, как обычно, из монастырского храма и уединился среди деревьев,
чтобы всецело отдаться той радостной, благословенной молитве, которая совершается
по милости Божией при всех закрытых чувствах, за тайною дверью молящегося.
Но вскоре он заметил большую безмолвную толпу народа со старцем иеросхимонахом
Алексием (ум. 1900, 19.4), на которого было возложено игуменом послушание
поучать народ собеседованиями вне храма. Увидя это, Владыка отошел совсем
в другую сторону, думая, что больше не встретится с этой толпою. Но вскоре
оказалось, что и старец вел богомольцев в том же направлении, куда ушел
Владыка, тогда он решил пропустить шествие мимо и уйти в противоположную
сторону. Владыка находился в чаще и оттуда наблюдал прохождение богомольцев.
Впереди, на большом расстоянии от народа, шел старец, а за ним богомольцы,
в большинстве своем женщины. Иеросхимонах шел, опустив голову, занятый,
по уставу монашескому, непрестанной молитвой. Наблюдая за этим шествием,
Епископ Феофан непроизвольно подумал о том, что напрасно иеросхимонах Алексий
окружает себя женщинами, да еще молодыми. Нарекания могут быть. Но не успел
он подумать, как старец поднял голову и громко сказал, почти выкрикнул:
"И за Христом ходили!.."
По неожиданности и краткости произнесенных слов никто не мог понять
ни их смысла, ни к кому они относились. Хотя вся толпа слышала эти слова
и все взглянули в ту сторону, но в густой чаще никого нельзя было рассмотреть.
А слова эти были прямым ответом на мысль Владыки Феофана. Старец Алексий,
как бы обращаясь к нему, говорил: "Что ты смущаешься?! Ведь и за Господом
Иисусом Христом ходили многие женщины, были и богатые между ними, которые
служили Ему от имений своих (Лк. 8, 2-3)... А разве эти женщины, которых
ты видишь, идут за мною?! Они идут за Его Божественным словом, которое
поручено мне, грешному и недостойному, доносить до их слуха!"
Старец, сказав эти слова, снова опустил голову и погрузился в заповеданную
Господом непрестанную молитву, в нем действующую.
- Да, - говорил Владыка Архиепископ, - Старец Алексий был великий святой
и дивный прозорливец, но миру он остался почти неизвестен, потому что мир
был недостоин!
Всякий раз, когда Владыка Феофан вспоминал об этом старце, он непременно
упоминал и о его наружности. Старец иеросхимонах Алексий был красив, как
Ангел Божий. Порою на него было трудно смотреть: весь он был как бы в пламени,
особенно, когда старец стоял на молитве в алтаре. В это время он весь преображался,
его облик становился непередаваемо особым, крайне сосредоточенным и строгим.
Он действительно горел внутренним огнем. Недаром сказано в Писании: "Творяй
слуги Своя пламень огненный" (Пс.103,4).
Но если старец чувствовал, что присутствующие в алтаре монахи невольно
наблюдают за ним и за его молитвою, он старался скрыть свое состояние неким
юродством: подходил к стене и, выдавая себя за рассеянного богомольца,
по своей тени на стене поправлял и приглаживал на голове волосы.
Владыка Архиепископ рассказывал, насколько удивительна была духовная
прозорливость старца Божия Алексия. Будучи еще молодым иеромонахом, отец
Феофан, профессор Академии, отправился из Петербурга в Валаамский монастырь
по некой духовной необходимости. Его беспокоила мысль: в аскетических правилах
Святых Отцев монаху предписывалось как можно меньше уделять внимания своей
внешности. Церковь благословила его быть ученым монахом и жить и спасаться
в миру. Но живя в миру, как будто бы нельзя забыть свою плоть и не заботиться
о своей внешности...
С этими мыслями и вошел будущий Владыка Феофан в келью старца Алексия.
Ему он собирался рассказать об этом и подождать ответ, который, отец иеромонах
был убежден, будет и ответом Божиим на поставленный вопрос. И эта вера
не была посрамлена, потому что верны и истинны слова Господни: "По вере
вашей будет вам" (Мф. 9, 29). Отец Феофан не только получил ответ, но получил
с удостоверением, что такова именно воля Божия.
Старец как всегда принял иеромонаха Феофана очень и очень радушно.
Усадил его, а сам взял зеркало и, поставив его на стол, за которым сидел
отец иеромонах, взял гребень и старательно причесался. И лишь после этого
он сказал:
- Ну а теперь будем разговаривать!
В этих немых действиях заключен был немой ответ старца на такой же
немой вопрос, с каким отец иеромонах и профессор Академии прибыл в обитель
Валаамскую и вошел в келью старца: как вести себя в будущем, надо ли заботиться
монаху, по послушанию живущему в миру и имеющему общение с людьми, о своей
опрятности и в какой мере?
И такой тайно прочитанный вопрос есть, несомненно, благодатный признак
истинно святого старца, сосуда Божией благодати.
Говоря о насельниках Валаамской обители, Владыка Архиепископ умилялся
тому, что монахи-старички называли горячий кипяток, который можно было
получить после обеда, "утешением". А на монашеском языке "утешением" называется
послабление каждодневного поста в праздничные дни. Но для валаамских монахов
преклонного возраста и горячий кипяток был действительным "утешением",
поскольку поддерживал силы их ослабленного в суровом климате организма.
Лишь со временем Господь привел иеромонаха Феофана на Валаам не только
к опытному духовному руководителю, но и к истинному благодатному святому
старцу, каким был иеросхимонах Алексий. А в начале своего пребывания в
Петербурге студент Василий Димитриевич Быстров пользовался советом духовника,
которого, по совету других, избрал среди монашествующих Александро-Невской
Лавры. И, несмотря на то, что учась в Духовной Академии, он оставался мирянином
и принял монашество только на третьем году после завершения курса, но духовно
он вел образ жизни монашеский. Удобоподвижную мысль он обуздал деятельной
"памятью Божией", то есть, частой молитвой Иисусовой, которую творил непрестанно
в свободное от академических занятий время. Но на этом пути необходим был
духовный наставник, которому, по совету Святых Отцев, он приносил бы почти
ежедневно монашескую исповедь, так называемое "откровение помыслов". И
открывая свои помышления приходившие в течение всего дня и ночи, он получал
от духовника краткие наставления, как вести свою "невидимую брань" против
помыслов и всяких искушений.
Но однажды, по действию диавола, случилось немалое искушение как с
духовным руководителем, так и с его духовным сыном. Слава Богу, что все
обошлось благополучно, благодаря исключительной выдержке руководимого.
А случилось следующее.
Когда Василий Димитриевич, как обычно, зашел в Лавре к своему духовнику,
то этот иеромонах оказался настолько опьяненным, что с трудом держался
на ногах. Однако Василий Димитриевич этим не смутился и провел, как и прежде,
монашескую исповедь, и словно ничего не случилось, взял благословение и
спокойно ушел. Но когда в следующий раз он пришел к иеромонаху на "откровение
помыслов", тот поклонился ему до земли и попросил прощения за случившееся.
При этом он очень хвалил Василия Димитриевича за его мудрый поступок, за
то, что он не смутился и не осудил его, потому что все получилось неожиданно
и для самого духовника. Он не знал слабости своего организма и превысил
меру, которую мог выдержать. А молодой человек проявил мудрость Святых
Отцев, мудрость евангельскую.
Впоследствии Архиепископ Феофан пояснял: "Надо помнить и никогда не
забывать, что на исповеди мы предстоим пред Господом, а не пред человеком.
Священник - человек, он - только свидетель. Этого нельзя забывать... А
самое главное - надо всячески избегать осуждения человека. Даже и самого
явного грешника не осуждай. Ты узнал о его грехе, но не знаешь о том, что
он уже осознал свой грех и принес покаяние Господу, и Господь простил.
А ты осуждаешь... Но суд - дело Божие, и потому осуждающий, в гордости
своей, присваивает себе ту власть, которая принадлежит одному Всевышнему
Богу. Поэтому Господь говорит: "Не судите, да не судимы будете. Не осуждайте,
и не будете осуждены. Прощайте, и прощены будете, ибо какою мерою мерите,
такою же отмерится и вам" (Лк. 6, 37-38).
В этом отношении примечательно воспоминание одного человека, которому
посчастливилось побывать на исповеди у самого Архиепископа Феофана: "Я
стал перед аналоем в углу его келии. На аналое - Святой Крест и Евангелие.
Архиепископ прочел молитвы перед исповедью и, когда настало время мне говорить
о своих грехах, его не оказалось рядом со мною. Я невольно оглянулся. Он
стоял в противоположном углу... И я понял, что Архиепископ оставил меня
перед Крестом Христовым и Его Святым Евангелием, ясно показывая, что исповедаюсь
я перед Вездесущим и Всевидящим Богом, а не перед человеком. Человек -
это только свидетель: "аз точию свидетель есмь!", как сказано в молитве
перед исповедью, которую читает священник...
У Архиепископа Феофана многое, вернее, все то, что мы привыкли воспринимать
механически, по традиции, без значения и внутреннего смысла, оживало и
получало свой первоначальный древний глубокий духовный смысл.
Следующая глава
Предыдущая глава
Вернуться к оглавлению