Схимонах Епифаний

ЖИЗНЬ СВЯТИТЕЛЯ

ФЕОФАН, АРХИЕПИСКОП ПОЛТАВСКИЙ И ПЕРЕЯСЛАВСКИЙ

Глава третья

Преподавательская деятельность. Принятие монашества

В биографии Владыки Феофана, составленной Архиепископом Аверкием (Высокопреосвященный Феофан, Архиепископ Полтавский и Переяславский. К столетию со дня рождения: 1872-1972гг. Джорданвилль, 1974г.), есть некоторая неточность. Там указывается, что Архиепископ Феофан родился 1-го января 1872 года. Эта дата ошибочна. Да и сам биограф не уверен в ней. В другой работе Архиепископ Аверкий указывает иной год рождения Архиепископа Феофана, а именно, 1873 год. Но и обе эти даты ошибочны. В данном случае несомненной нужно считать ту дату, которую сообщает сам Архиепископ Феофан. А это прежде всего свидетельство официального документа, нансеновского паспорта, по которому он жил за границей.
В его нансеновском паспорте, выданном в Софии, стояла дата рождения: 31 декабря 1874 года (по старому стилю).
Переехав во Францию и переменив нансеновский паспорт на новый, выданный в Париже, Архиепископ Феофан снова указывает прежнюю дату своего рождения. Эту же дату подтверждает и мэрия Лимерэ-Амбуаз (Франция), где похоронен Архиепископ Феофан. Кроме того, на его гранитном надгробии стоят годы его жизни: 1874-1940.
Помимо этого, сам Архиепископ как-то упоминал, что он окончил духовную семинарию в семнадцать (неполных) лет, перешагнув через три класса, о чем было уже сказано прежде. Как известно, он поступил в С.-Петербургскую Духовную Академию в 1891 году, а окончил ее в 1895, на двадцать первом году жизни. Так Владыка Архиепископ и говорил: "В год моего окончания Академии, в возрасте двадцати одного года (в это время ему было 20 лет и 8 месяцев), я начал преподавать в той же самой Академии..."
В 1896 году Василий Димитриевич назначается доцентом С.-Петербургской Духовной Академии по кафедре библейской истории и принимает монашество с именем Феофан, в честь преподобного отца нашего Феофана Исповедника, Епископа Сигрианского, и в благоговейную память Преосвященного Феофана, затворника Вышенского. В том же году он полагается в сан иеродиакона и иеромонаха.
В 1901 году он возведен в сан архимандрита с определением исполняющего обязанности инспектора Академии. Об этом сообщает "Прибавление к Церковным Ведомостям" 1901 года: "28-го января (сего года), в домовой церкви С.-Петербургской Духовной Академии Высокопреосвященным Митрополитом С.-Петербургским и Ладожским возведен был в сан архимандрита вновь назначенный на должность инспектора С.-Петербургской Духовной Академии иеромонах Феофан (Быстров). По окончании богослужения Высокопреосвященный Митрополит Антоний вручил архимандриту Феофану посох и произнес речь..."
В связи с этим назначением архимандрита Феофана на должность инспектора Академии надо отметить особую черту отца Феофана как монаха. В уставе Академии упомянуто, что лицо, занимающее должность инспектора, должно иметь научную степень магистра, а получить ее можно было, написав сочинение на соискание научной степени. Но архимандрит Феофан на такое соискание не подает уже готовую работу. Ведь он - монах, давший обет нищеты и смирения, и поэтому не может "искать" и добиваться славы ученого.
Эта работа пролежала в столе несколько лет. Типичный случай collisio officiorum , столкновение нравственных обязанностей монаха и ученого!.. Пока наконец иной профессор, в его отсутствие, не взял научную работу и не подал в академический Совет. Это было сочинение на тему: "Тетраграмма, или ветхозаветное Божественное Имя Иегова (Яхве)".
Работа эта явилась магистерской диссертацией по кафедре Библейской истории Ветхого Завета. Она вышла в свет в 1905 году и очень высоко была оценена научной критикой как в России, так и за границей. Работа удостоилась громкого эпитета: "знаменитая тетраграмма"!
Однако, когда эта книга появилась в продаже, архимандрит Феофан объехал на извозчике все книжные магазины и склады столицы и все книги скупил и сжег.
Так отец архимандрит боролся против славолюбия в себе.
Жизнь в Академии шла своим чередом. Что касается научной части, то она была поставлена прекрасно. Профессора работали добросовестно, даже талантливо, и среди них блистал, как звезда первой величины, драгоценный самородок, профессор древней истории Церкви Василий Васильевич Болотов  (род. в 1854 г.), к глубочайшему сожалению, безвременно скончавшийся совсем молодым в 1900 году.
Каждому дано свое бремя, свое послушание от Господа. И если профессор Болотов самоотверженно посвятил себя науке, то у профессора архимандрита Феофана было иное призвание и он не стремился к научной карьере. Поэтому он и просил у Господа отнять столь опасные в духовном отношении способности. В этом случае, как и в других подобных, он спрашивал духовного совета у благодатных старцев, особенно у таких как широко прославленные иеросхимонахи Алексий Валаамский, Исидор и Варнава Гефсиманские, как должно поступать в том или другом случае. Во всех обстоятельствах он шел путем старческого совета, безжалостно отсекая все, что противоречило указанному пути. Только поэтому, когда профессор А.П. Лопухин завещал ему свою ценнейшую библиотеку, отец Феофан передал ее С.-Петербургской Духовной Академии, поэтому же скупил и уничтожил свою первую книгу. И ничего удивительного нет в том, что люди иной духовной жизни, не понимая, почему он так действовал, злословили и смеялись над его мнимой нерешительностью по поводу неподачи диссертации. Напротив, в этом была твердая решимость, но подсказанная истинной жизнью во Христе. Так он исполнял закон Христов: "Не любите мира, ни, яже в мире. Аще кто любит мир, несть любве Отчи в нем: Яко все, еже в мире, похоть плотская, и похоть очес, и гордость житейская, несть от Отца, но от мира сего есть. И мир преходит, и похоть его: а творяй волю Божию, пребывает во веки" (1 Ин. 2, 15-17).
Все это и многое другое, что сокрыто от наблюдения, свидетельствует о том, что за всем этим было не минутное настроение ума и воли, а хладнокровное и твердое, но и смиренное, взятое на всю жизнь направление. Потому что в нем, по милости и дару Божию, как сказано в Писании, не было беспорядочного колебания: "то - да, то - нет" (2 Кор. 1, 18). В нем было только последующее Христу Спасителю "да" (2 Кор. 1, 19). Ибо в нем жила подлинная, не ищущая земной славы жизнь во Христе. Это был настоящий, самоотверженный подвижник Христов, совершающий "ровное течение" (ровный бег) в своей духовной жизни, в своем житии, начиная с детских лет. Он был тем, о ком поется в церковных песнопениях (тропарях), - святым.
В 1909 году 1 февраля архимандрит Феофан был назначен ректором С.-Петерургской Духовной Академии, а через три недели - в воскресенье, 22 февраля, в день памяти во святых великого Святителя Григория Паламы, Архиепископа Фессалоникийского, на второй неделе Великого Поста, в соборе Александро-Невской Лавры была совершена хиротония архимандрита Феофана во Епископа Ямбургского, викария С.-Петербургской епархии.
Характерно то символическое значение, которое придавалось этому рукоположению иерархами Православной Российской Церкви. Хиротонию возглавил первенствующий член Святейшего Синода Высокопреосвященный Антоний (Вадковский), Митрополит С.-Петербугский и Ладожский, с прочими членами Святейшего Синода и с иными прибывшими в столицу иерархами, всего числом тринадцать, четырнадцатым был новорукополагаемый Преосвященный Епископ Феофан со множеством сослужащих священников и диаконов.
Глубоко символичным оказался и день, в который совершилось таинство хиротонии. Это день святой памяти Святителя Григория Паламы, защитника молитвы Иисусовой и обличителя и уничтожителя "терновидной ереси" Варлаама и Поликиндина. Этим самым уже духовно предуказывалось рукополагаемому, что он должен подражать великому Святителю Григорию Паламе. А кроме того, как носителю имени святого исповедника Феофана, ему вменялось и подражание этому самоотверженному защитнику чистоты Православия и одновременно подражание особо чтимому самим рукополагаемым блаженной памяти Преосвященному Феофану, Вышенскому Затворнику.
При наречении во Епископа архимандрит Феофан произнес обычное в таких случаях слово. Но оно поражает своим особым стилем, стилем смиренной простоты и естественности. В нем чувствовалась высокая, неземная, самоотверженная душа будущего Епископа, приступающего к верховному служению в Святой Церкви Христовой. Никаких риторических приемов и лишних фраз. Простая, благодатная истина звучала в его глубоких словах, говорил дух древних Святых Отцев, пустынников-анахоретов. Обращаясь к Священному Синоду, он сказал:
- Ваше Святейшество, богомудрые архипастыри!
Глагол Божий, призывающий на ниву Церкви Божией делателей пастырского служения, в которых Церковь так нуждается во все времена своего исторического существования на земле, наконец, достиг и меня. С какими же чувствами я принимаю этот глагол Божий?
Лично сам я никогда не увлекался общественным служением и не искал его и даже, по мере возможности, уклонялся от него. И если, несмотря на такое мое настроение, я призываюсь к этому служению, то верю, что на это есть действительно воля Божия и что ко мне чрез стечение видимых обстоятельств невидимо глаголет Сам Господь, властно повелевающий мне восприять на себя бремя нового служения.
Но если такова воля Божия, то да будет она благословенна. Я приемлю ее. Приемлю со страхом и трепетом, но, однако, без смущения и боязни. Да не покажется это кому-нибудь удивительным. Более чем кто-либо знаю я свои немощи душевные и телесные и свое ничтожество. Всего лишь несколько лет отделяют меня от бездны небытия, из которого я вызван к бытию всемогущим мановением Божественной воли. Затем, по вступлении моем в бытие, я наблюдаю в себе непрестанную борьбу жизни и смерти в области существования и естественного и благодатно-духовного.
О, как тяжела бывает временами эта борьба во мне, но да будет за нее благодарение Господу!.. Она глубоко укоренила в моем сердце ту спасительную истину, что сам по себе я ничто, а все для меня - Господь. Он - моя жизнь, Он - моя сила, Он - моя радость. Отец, Сын и Святый дух, Троица Святая и Преестественная, Божественная и обожающая всякое разумное бытие, неустанно и с любовию ищущее Ее и взирающее на Нее. К этой Преестественной Троице и в настоящее знаменательное для меня время с верою и любовию горе обращаю я свой духовный взор. От Нее жду я помощи, утешения, ободрения, укрепления и вразумления на предстоящее мне высокое и многотрудное служение. Глубоко верю, что как некогда на апостолов сошел в виде огненных языков Святый Дух, от Отца чрез Сына исходящий, и на них невидимо почил и претворил их немощь в силу, так точно снизойдет Он и на мое ничтожество и укрепит мою немощь.
Усердно и смиренно прошу вас, богомудрые архипастыри, в предстоящий знаменательный для меня день совершения надо мною в храме Святой Троицы великого тайнодействия епископского рукоположения вместе со всем сонмом молящихся верных чад Церкви Божией вознесите и вы обо мне священную молитву ко Пресвятой Троице, да преизобильно облечет Она меня всякими дарованиями, потребными для нового служения: да отверзет ум к разумению Божественных Таин, да укрепит волю к совершению дел Божиих, да воспламенит сердце мое огнем всеоживляющей любви Божественной, столь необходимой пастырю душ человеческих в этой многострадальной жизни человеческой!
И да будет все мое служение и вся моя жизнь во славу Триединого Господа, Которому Единому подобает всякая честь и поклонение во веки веков! Аминь.
Эта речь была напечатана в "Прибавлении к Церковным Ведомостям" Святейшего правительственного Синода, в девятом номере за 1909 год.
После хиротонии новопосвященный Епископ Феофан получил подарок от Государя Императора, Государыни Императрицы и всей Августейшей Семьи - панагию, такую же, какую носил и Преосвященный Феофан, затворник Вышенский, с изображением Нерукотворенного образа Христа Спасителя.
Знаменательное ответное слово произнес Высокопреосвященный Митрополит Санкт-Петербургский Антоний при вручении архиерейского жезла новопосвященному Епископу Ямбургскому Феофану после совершения над ним Таинства рукоположения:

- Преосвященный Епископ Феофан, возлюбленный о Господе брат! Восемь лет тому назад, вручая тебе, тогда новопоставленному архимандриту, посох, я говорил тебе: "Неси возложенное на тебя послушание с кротостью и терпением, ища не своего личного блага, а блага вверенных тебе питомцев общей нам матери-академии". Ныне, в торжественный для тебя день архиерейской хиротонии, волею Божией, я призываюсь вручить тебе новый посох - жезл архиерейский как знак твоих новых святительских полномочий, твоего нового святительского служения в Церкви Христовой. Вместе со всеми архипастырями, рукоположившими тебя ныне в сан Епископа, приветствую тебя, новорукоположенного Архиерея, и мысленно молюсь, да сотворит тебя Господь делателя на ниве Своей непостыдна, право правяща слово Христовой Истины. Своих учеников Господь научил уразумевать, что Он в Себе Самом даровал им радость и жизнь, которых отнять от них никто не может. И эта даруемая Господом жизнь - не та обыкновенная жизнь, о которой мы все так много думаем и говорим. Помышления человеческие - не то, что разум Господень. Умершие, по-нашему, для Господа могут быть живы, и, наоборот, живые, по-нашему, для Господа могут быть как мертвецы.
"Я есмь воскресение и жизнь", - говорил Господь Марфе, сестре Лазаря. "Аз есмь лоза, а вы - ветви", - говорил Он ученикам Своим, а в лице их и всем нам, в Него верующим. Привившись верою к этой Живоносной Лозе, мы тогда только и истинно живы и плод творить можем. Это жизнь внутренняя, духовно органическая, которая незрима, а чувствуется и сознается только теми, кто ею живет, и может быть созерцаема не внешним, а только внутренним зрением. "Еще мало, - говорит Господь, - и мир к тому не увидит Мене, вы же увидите Мя, яко Аз живу, и вы живи будете" (Ин. 14, 19).
Тебе, брат возлюбленный, ведома эта жизнь во Христе и со Христом. В твоем слове при наречении во Епископа ты исповедал пред сонмом святителей, что во Христе твоя жизнь, твой свет, твоя радость. В сей жизни пребывай, в сей радости преуспевай. Благодать Божия, в архиерейском рукоположении на тебя сошедшая, да укрепит тебя в сей жизни и да утвердит и да сотворит тебя в живом общении со Христом, приносяща плод мног. С молитвою тебе братски во Христе сего желаю. Помоги тебе Господь добре упасти паству твою, да изведет из нея Господь делатели на жатву Свою, о которой говорит, что она - многа, а делателей мало.
Вручая тебе этот новый жезл, я повторяю сказанное тебе восемь лет тому назад: «Неси это новое возложенное на тебя послушание с кротостью и терпением, ища не своего личного блага, а блага вверенных тебе питомцев общей нам матери-академии.»
Прими же из рук моих новый тебе жезл, жезл архиерейский, и да управит Господь путь пастырского твоего делания во спасение твое и твоей паствы во славу Церкви Своей Святой!
И действительно, Владыка Феофан не только с великой "кротостью и терпением", но и с духовным мужеством и непреклонной архиерейской твердостью нес возложенное на него Святой Церковью послушание, и не только в Академии, но и до последнего дня своей многострадальной жизни.

Дополнения к главе 3

Профессора Духовной Академии


Нет никакого сомнения, что профессор по кафедре Древней истории христианской Церкви, Василий Васильевич Болотов, был, безусловно, самым выдающимся профессором и ученым С.-Петербургской Духовной Академии. По дару от Господа он владел очень многими языками, не только новыми, но и древними и притом изучил их самостоятельно и в кратчайший срок. Он всех удивлял и поражал своими знаниями, ничего общего не имевшими с его профессорской специальностью, например, в высшей математике или в астрономии. А что касается своей специальности, то масштаб знаний можно понять из следующего примера. Один путешественник, востоковед, посетивший с научной целью древнейшую христианскую страну Абиссинию, по возвращении в Россию, хотел поделиться своими впечатлениями и научными сведениями с профессором Болотовым. Профессор, как глубоко религиозный и церковный человек, регулярно бывал на богослужении в храме. Об этом узнал путешественник и ожидал его в воскресный день у храма. Когда профессор вышел, востоковед представился ему и, сообщив, что он недавно прибыл из путешествия по Абиссинии, начал ему рассказывать о том, что он видел там. Но оказалось, что профессор знает обо всем этом несравнимо шире, чем сам путешественник. Он знал, где и какие археологические памятники находятся. Знал все памятники письменности на камнях, пергаменте, папирусе. Знал их содержание, так как прекрасно знал древние языки, и многие надписи цитировал наизусть.
Сам путешественник признавался Владыке Феофану:
- Я просто онемел от удивления. Ведь профессор Болотов никогда не бывал в Абиссинии, а знал все археологические подробности местных памятников. Подумайте только о том, что он цитировал мне многие надписи и сопровождал все это такими историческим пояснениями, что далекие события оживали во всех подробностях и вставали с поразительной реальностью, как в пересказе очевидца... Я быстро превратился только в благодарного и восторженного слушателя. Мне было страшно неудобно, что я такому человеку хотел рассказать что-то новое, чего он не знал. А профессор Болотов оказался как бы жителем тех мест и тех далеких времен. Он знал все в таких мельчайших подробностях, о которых я и понятия не имел... И мне пришлось во всем откровенно признаться профессору и просить его извинить меня.
Профессор Василий Васильевич Болотов был сыном сельского псаломщика и родился 1 января 1854 года. С детских лет он проявлял недюжинные способности в учении и этим обратил на себя всеобщее внимание. Он окончил с отличием духовное училище и семинарию. Будучи учеником семинарии, он настолько знал древнегреческий язык, что составил канон на этом языке святому Василию Великому, имя которого носил, а случайно попавшая ему в руки грамматика абиссинского языка, выданная ему по ошибке вместо еврейской грамматики, привела к тому, что он изучил абиссинский язык. По отзывам учителей семинарии, Василий Болотов занимал в классе место "выше первого" и настолько, что надо было пропустить за ним сорок номеров, чтобы поставить следующего ученика (В. Преображенский. Светлой памяти проф. В.В. Болотова., Рига, 1928).
Поступив в С.-Петербургскую Духовную Академию, он так же сразу привлек к себе особое внимание Совета профессоров Академии. И когда профессор по кафедре древней истории Церкви скончался, то Совет Академии вынес решение не занимать освободившуюся кафедру до окончания курса студентом В.В. Болотовым - настолько этот студент высоко поставил себя в научном отношении. Решение это было вынесено в 1878 году. А в 1879 году, всего лишь через несколько месяцев после окончания курса, он блестяще защитил магистерскую диссертацию по древней истории Церкви и занял профессорскую кафедру. Диссертация была посвящена учению Оригена о Святой Троице. Эта тема требовала многосторонних и глубоких познаний как в богословии, так и в философии. Рецензент, профессор И.Е. Троицкий, отзывался об этом сочинении как о заслуживающем трех докторских степеней. За многочисленные последующие труды в этой области он был удостоен научной степени доктора церковной истории.
Он был членом различных комиссий: по старокатоликам, по вопросу присоединения сиро-халдеев к православию и проч. И, наконец, он был членом Государственной Астрономической Комиссии. Перед этой комиссией ставился вопрос о возможностях реформы календаря. Но когда профессор Болотов прочел свой доклад с привлечением массы научного материала - астрономического, математического, археологического, коснулся и древних календарей - вавилонского и других, - комиссия вынесла решение, что вопрос о реформе календаря научно неразрешим.
Василий Васильевич читал свои лекции чрезвычайно живо и интересно. Владыка Архиепископ вспоминал первую фразу его лекции по древней истории Церкви: "Здание истории Христианской Церкви уже построено поколениями ученых, живших прежде нас. Современного историка можно уподобить тому специалисту, который простукивает все стены здания и, где обнаружит пустоты, заполняет их..." Уникальные работы профессора Болотова по истории Церкви сводились именно к «заполнению пустот». Но он сам проверял все установленные данные истории по первоисточникам и приходил к независимым, самостоятельным выводам.
И этот блестящий профессор с особым теплом относился к юному студенту Василию Быстрову. Так, однажды, во время экзаменационной сессии профессор Болотов вошел в аудиторию, в которой шел экзамен по одному из важных предметов академического курса. В работе экзаменационной комиссии профессор не участвовал. В то время как студенты томительно ожидали своей очереди, Василий Васильевич неожиданно сел рядом со студентом Быстровым. Вполне естественно, студент смутился. Но профессор своим простым и подчеркнуто дружественным отношением к нему снял это смущение и не как профессор, а как сокурсник, по-товарищески заговорил с Василием Дмитриевичем Быстровым:
- Наверное устали?! Я ведь по себе знаю, что экзаменационная сессия очень утомляет, отнимает много сил. Но вы же как всегда подготовились?
- Да, я усиленно работал. А знаю ли я предмет, об этом я не могу судить, об этом скажет экзаменационная комиссия.
- Я не сомневаюсь в вашей подготовке. Но это ожидание отнимает много сил.
И как-то незаметно профессор начал интересоваться его подготовкой к экзамену. Однако его вопросы не были вопросами профессора к студенту: беседовали два студента, но разных курсов, старший и младший. Старший спрашивал, но так, словно желая убедить младшего в его знании. Профессор ни разу не показал своего превосходства в этом вполне дружеском разговоре.
И каково же было удивление того младшего студента, когда страший - профессор - вдруг встал и, обращаясь к комиссии, сказал:
- Студент Василий Димитриевич Быстров сдал экзамен по предмету на "отлично"!
Так столь необычная дружеская беседа оказалась экзаменом. По-видимому, профессор, чтобы подчеркнуть свое доброе к Василию Димитриевичу отношение и освободить его от волнений, предварительно договорился с комиссией, что произведет экзамен частным порядком.
Профессор благоволил к юному студенту, видя в нем не только соратника. Много общего было у профессора со студентом. Оба они выходцы из села, из простонародья. Первый - сын сельского псаломщика, второй - сын сельского священника. Оба, несомненно, вымолены молитвами родителей. Оба знали нужду по личному опыту. Оба проявили незаурядные способности. Оба с блестящими успехами прошли учение в духовном училище и в семинарии. После этого так же блестяще закончили высшее образование в одной и той же С.-Петербургской Духовной Академии. И один, и другой отобраны и оставлены Академическим Советом в качестве профессорских стипендиатов и магистрантов. И тот, и другой в год окончания курса начали преподавать в Академии. Болотов в качестве профессора в возрасте двадцати пяти лет, а Быстров в возрасте двадцати одного года в качестве доцента. Оба носили одно и то же имя - святого Василия Великого, усердно молились ему, и он был их покровителем и руководителем. Все это, безусловно, сближало их, роднило.
К глубочайшему сожалению, профессор Василий Васильевич Болотов скончался совсем молодым, сорока шести лет, потому что вел строгий, аскетический образ жизни. Он руководился словами Христа Спасителя: "Обретый душу свою, погубит ю: а иже погубит душу свою Мене ради, обрящет ю" ("Сберегающий душу (жизнь) свою потеряет ее: а потерявший душу (жизнь) ради Меня сбережет ее) (Мф. 10, 39).
И как настоящий ученый, в самый день смерти он успел просмотреть все новое, что появилось по его научной специальности.
Это была очень тяжелая утрата не только для богословской науки, но и для Российской Православной Церкви, для всех Православных Церквей и даже для Российского Государства. Такого ученого, такого Богом дарованного феноменального полиглота Владыка Феофан больше не встречал. Он знал не менее двадцати языков, древних и новых: греческий, латинский, древнееврейский, сирский и ассировавилонские клинописи, арабский, абиссинский (богослужебный - геез и разговорный - ахмарский), коптский (и древнеегипетские иероглифы), армянский, персидский (клинопись, зенд и новоперсидский), санскрит, немецкий, французский, английский, итальянский, голландский, датский, норвежский, португальский, готский, кельтский, турецкий, финский, мадьярский. Все эти языки Василий Васильевич Болотов использовал для своих научных изысканий.
Глава Российского Государства, Государь Император Николай II, выразил от своего лица и всей Августейшей Семьи глубочайшее соболезнование по поводу смерти его, назвав профессора Василия Васильевича Болотова "несравненным".
Владыка Архиепископ Феофан с такой любовью, с таким теплом всегда говорил об этом действительно несравнимом ученом и профессоре. По его отзыву, Василий Васильевич Болотов не только редчайший ученый, но и настоящий самоотверженный подвижник науки, монах и аскет на академической кафедре.
Причиной его безвременной кончины явилось хроническое воспаление почек (нефрит), осложненное геморроидальным страданием, болезнями печени и сердца.
Господь послал ему праведную кончину. За три часа до смерти он произнес знаменательные слова:
- Как прекрасны предсмертные минуты!
Спустя час он, умирая, сказал:
- Иду ко Христу... Христос идет...
За четверть часа до кончины он перестал говорить и, засыпая, безо всякой агонии, сложил руки на груди и, закрыв глаза, как бы уснул.
За десять минут до смерти вошел священник и, коленопреклоненный, прочел отходную молитву. Кончина случилась в семь часов вечера, во время всенощного бдения под Великий четверг Страстной седмицы, 5 апреля 1900г.
Зная пророчества святых о наступлении в скором будущем грозных событий, он при жизни повторял: "Нет, я не жилец двадцатого века!"
Из других профессоров выделялся и профессор Александр Павлович Лопухин. Он учился в С.-Петербургской Духовной Академии одновременно с Василием Васильевичем Болотовым. По окончании Академии он около трех лет провел в Северной Америке на миссионерской работе и был известен своими трудами в качестве миссионера. Будучи профессором, Александр Павлович занимал в разное время различные кафедры и выпустил много научных трудов по различным дисциплинам, начиная с апологетики и кончая толкованием Св. Писания Ветхого и Нового Завета. Кроме того, он издал фундаментальный труд по Библейской истории Ветхого Завета и множество работ по различным отраслям богословской науки. Он положил начало изданию творений святого Иоанна Златоуста в русском переводе при С.-Петербургской Духовной Академии.
Профессор А.П. Лопухин имел непосредственное отношение к Владыке Феофану, в ту пору иеромонаху и архимандриту, доценту по кафедре Библейской истории, занимаемой самим профессором. Профессору очень хотелось оставить его продолжателем своего дела, и он завещал ему посмертно свою многотысячную библиотеку. Но Господь судил иное.
Владыка Архиепископ рассказывал, что среди профессоров был один, по кафедре старообрядческого раскола в Русской Церкви. Обычная форма его лекций - художественный диалог. Студенты заслушивались его лекциями и многократно награждали его бурными аплодисментами.
Из более молодых профессоров Архиепископ вспоминал заслуженного профессора (это официальный титул профессора) и доктора по кафедре Св. Писания Нового Завета - Николая Никаноровича Глубоковского (родился в 1867г. и скончался в конце 30-х годов в Болгарии, где был профессором Богословского факультета Софийского университета). Профессор был человеком феноменальной памяти. Он знал все Писание Нового Завета на языке подлинника, на греческом языке (кэни диалектос) и соответственно на церковнославянском и русском языках.
Владыка Архиепископ рассказывал случай, когда этот профессор прочел двухчасовую лекцию в совершенно пустой аудитории. Случилось это так. Николай Никанорович имел обыкновение входить в аудиторию с закрытыми глазами и проводить лекцию не открывая глаз. Этот прием, очевидно, был подсказан тем соображением, чтобы быть сосредоточенным на материи предстоящей лекции, с постоянным цитированием на греческом языке. И вот однажды, как говорят, он вошел по ошибке не в ту аудиторию, в которой ждали его студенты, а в пустую, в которой никого не было. И так как он читал лекцию, не открывая глаз, то и провел два часа кряду, не заметив отсутствия слушателей. И только по окончании второго часа своей лекции, когда он все-таки открыл глаза, то был поражен, что в аудитории никого нет. Рассказывая все это, Владыка Архиепископ закончил такими словами: "Так - говорят, но возможно, что это и анекдот".
Отличительной особенностью этого профессора было то, что он использовал множество иностранных слов, главным образом греческих, затрудняющих восприятие лекций, почему известный публицист и философ Василий Васильевич Розанов и опубликовал статью под таким характерным названием "Перевод трудов профессора Н.Н. Глубоковского на русский язык". В этом был явный намек на то, что хотя тот читает лекции по-русски, но чтобы его понять, надо переводить его речь с иностранных языков.

Следующая глава

Предыдущая глава

Вернуться к оглавлению